| Маттиас — человек, в котором горит холодное, точное пламя. Ведущий исследователь, блистательный ум, увлечённый не карьерными ступенями, а философией сознания. Его интересует, где заканчивается человек и начинается механизм — и может ли между ними быть не граница, а переход. Он язвителен, требователен, временами отстранён, но за его сухостью таится потрясающая чуткость. С людьми — сдержан, но всегда точен. В науке — азартен до безумия.
В ETH Zürich он курировал проект на стыке нейропсихологии и биоинженерии, частично поддерживаемый оборонными структурами. В этом проекте Маттиас стал не только научным руководителем Илая, но и его интеллектуальным отражением, катализатором, противоположностью, дополняющей его до целостности. Их связала химия — не телесная, а умственная, профессиональная, почти священная. Они спорили, работали, молчали и понимали друг друга без слов. Между ними было напряжение — не реализованное, но очень настоящее.
Он — тот, кто сказал Илаю уехать в MIT, потому что понимал: нельзя держать рядом того, чья природа — двигаться вперёд. И это было проявлением любви — самой тихой и самой настоящей. часть био Илая ETH Zürich — один из тех редких учебных заведений, где в стенах лабораторий, вычищенных до стерильного блеска, бурлит не просто наука, но революция. Именно сюда, на докторантскую программу, Илай попал благодаря своим публикациям и магистерским исследованиям, которые привлекли внимание европейских научных кругов. Он был молод, умен, одержим своей темой — когнитивной травмой, памятью, границами сознания. Но больше всего — поиском смысла после смерти брата.
Проект, в который он влился, был по-настоящему амбициозным: моделирование когнитивных процессов на стыке нейропсихологии и биоинженерии. Участие в нём принимали не только университетские умы, но и частично оборонные ведомства. Армия давно искала способы не просто лечить солдат после боевых действий, а буквально «перепрошивать» их психику, не стирая личность.
Там Илай встретил Маттиаса — на несколько лет старше, швейцарца с немецкими корнями, резкого, иногда язвительного, но в чём-то до боли похожего на самого Илая. Маттиас был ведущим исследователем проекта, блестяще начитанным, но главное — горящим. Не карьерой, не славой — именно идеей. Его вдохновляло не просто изучение сознания, а попытка понять, где заканчивается человек и начинается механизм. Или наоборот.
Илай с первого дня почувствовал: это не просто коллега. Это та редкая душа, что может закончить твою мысль до того, как ты её сформулировал. Они спорили, перебивали друг друга, рисовали на доске одновременно, иногда — ругались в пух и прах. Но всегда возвращались к работе вместе. Они проводили в лаборатории дни и ночи, забывая поесть, уставившись в графики, мозговые сканы и схемы нейронных сетей.
Эта связь была чистой химией. Интеллектуальной прежде всего.
Но ведь и огонь начинается с искры.
Маттиас никогда не озвучивал ничего прямо. Он не делал шагов, не нарушал границ, и в этом, пожалуй, был один из главных парадоксов их отношений. Они были близки, но не были вместе. Иногда, когда Илай ловил на себе его взгляд, что задерживался дольше, чем принято, он чувствовал что-то болезненно важное — почти как тень нереализованного «если бы». Иногда он сам, чуть дольше, чем нужно, слушал, как Маттиас говорит, чуть ближе, чем нужно, стоял рядом за экраном. Но ни один из них не решился сделать шаг.
Возможно, потому что всё, что было между ними, уже казалось слишком важным, чтобы рисковать.
Возможно, потому что каждый из них, по-своему, был влюблён не только друг в друга, а в саму работу, что их объединила.
Илай никогда не говорил об этом вслух. Но в те годы он жил в двух ритмах — в ритме исследований и в ритме Маттиаса. Смех в коридорах, кофе в лаборатории на троих (они всегда оставляли одну чашку лишней, но никто так и не пришёл её забрать), дискуссии, которые начинались в девять утра и заканчивались под полночь на балконе над городом. Иногда меж ними было просто молчание, полное, спокойное, почти интимное. Как у людей, которым не нужно говорить, чтобы быть понятыми.
Когда пришло предложение от MIT Media Lab, Илай колебался. Он знал, что отказаться, значит остаться в Швейцарии рядом с Маттиасом, в комфорте их привычной близости. Но он также знал, что прогресс требует движения, а его исследования открывали для него двери, о которых он даже не мечтал. Его работа могла стать чем-то большим, чем просто академический вклад, она могла изменить жизнь людей, таких, как его брат.
Маттиас сказал просто:
— Ты должен ехать. Если ты останешься — мы оба пожалеем. Ты любишь своё дело больше, чем любую привязанность, даже если не признаешь этого.
Он улыбнулся той самой, знакомой, чуть печальной улыбкой и больше ничего не добавил.
Илай уехал.
С тех пор они парадоксально редко переписывались: несколько мейлов, пара обменов научными работами. И всё.
Но где-то внутри всё ещё живёт огонь тех лет — нерастраченный, неразрешённый, всё ещё тлеющий. Илай никогда не называл это любовью. Но иногда в тихих лабораториях он ловит себя на вопросе — как бы звучал голос Маттиаса в этой тишине?
Для чего все это?
А вот хочется такой динамики двух умов спустя энное количество лет. Как Маттиас оказался в НЙ? Вариантов много, один из них — приглашенная европейская звезда науки — участник конференции, временной комиссии => работа над проектом по приглашению. вариант первой встречи в НЙ Илай принципиально не собирался на конференцию, даже не просматривал бумаги и программу, а потому не сразу понял, кто на сцене. Свет — режущий, голос — чужой… пока в нём не проступили знакомые изгибы интонаций. Манера — уверенная, неторопливая. Он бы ушёл… если бы не имя.
Маттиас Келлер.
Консультант при Комиссии по биоэтике.
"Временно в США."
Он говорит о сознании. О том, как оно может быть уязвимо и одновременно абсолютно неуловимо. О том, что человек — не сумма химических реакций, но и не нечто вне их. Он говорит с жаром, но ровно, строго, профессионально. Но Илай слышит больше, чем предназначено публике. Под идеально выверенными формулировками и безупречной подачей чувствуется едва заметный тремор внутреннего напряжения. Ритм речи иногда сбивается ровно на полудолю секунды — там, где для других это просто пауза, для него это отклик неуверенности. В плечах — усталость. В голосе — тень раздражения, тщательно приглушённая.
Илай чувствует, как у него всё сжимается внутри. Как голос Маттиаса оборачивается болью в солнечном сплетении.
Он не видел его… сколько лет? Пять? Семь? Достаточно, чтобы забыть тембр. Недостаточно, чтобы забыть, как этот голос однажды посоветовал уехать.
Позже, за кулисами, Маттиас замечает его мгновенно. У Илая нет сомнений, что это не просто случайный взгляд — он чувствует, как внимание Маттиаса фиксируется на нём, отсекая всё остальное.
— Ты всё ещё носишь чёрное, — говорит он. Улыбка усталая, почти ироничная. За ней Илай улавливает… лёгкую растерянность? И почему-то — всплеск тепла. — Как и тогда.
— А ты всё ещё умеешь разглядеть человека сквозь зал, — отзывается Илай. И сразу же — упрёк в голосе:
— Ты ведь знал, что я здесь.
— Нет. Я догадывался. Надеялся, может быть.
Пауза. Маттиас отводит взгляд, но Илай всё равно чувствует, что тот не просто избегает зрительного контакта — он гасит эмоцию, что рванула слишком ярко.
— Нью-Йорк — большой город. Я не думал, что мы столкнёмся.
— А я — не думал, что ты покинешь Цюрих ради американской комиссии по биоэтике.
Илай не может не уколоть. Старый рефлекс. Режущая ирония — его привычная броня. Он внутренне отмечает, что эта фраза вызывает у Маттиаса короткий укол раздражения, тут же загнанный под маску спокойствия.
— Что случилось, тебя выгнали из рая?
— Я сам ушёл, — Маттиас вздыхает, и Илай слышит, что этот вздох словно сброс давления. — Не всё вращается вокруг тебя, Илай.
— Но ты ведь всё равно нашёл способ оказаться рядом, — произносит он чуть мягче, чем планировал. Потому что под всей бронёй он чувствует — да, тот рад, что они встретились.
Пауза между ними тяжелее дождя за окном. Взгляд глаза в глаза болезненный, полный кавалькады воспоминаний из прошлого. И каких-то слов, которые никто не решается сказать. Илай понимает, что это не просто встреча старых коллег...
Есть вариантики развития, приходите, обмозгуем, что куда и зачем. Возможно он станет частью Альвиона, возможно наоборот будет против всей этой супергероики, в которую скатился мир. Возможно мы будем по одну сторону баррикад, возможно - наоборот. Есть много идей, но хотелось бы, чтобы и у вас было видение персонажа и его будущего, поэтому я всегда открыт для переговоров, всё-таки вам Маттиасом играть, так что его судьба и в ваших руках. Главное, умейте говорить словами через рот, я всегда за диалог. Ах да, я немного драма-квин, это не лечится.
| |
